— «Рок к небу» — это концерт, на котором выступили и вы. Должно быть, проповедь на многотысячном рок-концерте в Санкт-Петербурге тоже была связана с риском подмочить репутацию духовного лица. Но вы все же пошли на это...
— Перед началом концерта я специально вышел и посмотрел, что за люди собираются. И все, кого я увидел, оказались мечтой любого лектора или преподавателя. Дело в том, что на Кинчева, Шевчука, Бутусова, Гребенщикова идут не те, кто любит «колбаситься». Это ребятки думающие, для которых пива напиться и побузить совсем не главное.

   Ну, а затем, между Шевчуком и Бутусовым, и в самом деле было мое выступление. Для чего мне все это нужно? Я не тешу себя иллюзией, что после концерта с участием батюшки все дружно потянутся в храм. В судьбах ребят, внимающих их песням, свой поворот к вере, наверно, еще далеко впереди. И все же мир Церкви станет казаться менее чуждым тем, кто был на этом концерте. Ледяная (прозрачная, но холодная) стена между ними и Церковью подтает. Они поймут, что через эту стену смогли пройти серьезные, настоящие, живые люди. Пройти и не замерзнуть. А значит, и для себя не стоит зарекаться, что, мол, «церковь — это только для старушек». До выводов из этого впечатления могут пройти годы и годы. Но понимание того, что для того, чтобы быть православным, не обязательно эмигрировать в прошлое, появится уже сейчас.

   Нужно искать какие-то общие ниточки — то, что интересно им и что интересно мне. Такие акции могут очеловечить наш образ в глазах подростков. Ведь мы для них — как инопланетяне, живущие в другой вселенной. Когда они увидят священника и музыканта рядом, для них тема Христа станет чем-то более живым, нежели просто тема творчества поэта такого-то. В таком соседстве я не к себе заставляю прислушиваться, а к тому же Шевчуку. Чтобы его же слушатели серьезнее отнеслись к тому, о чем он сейчас пел.

— А как в церковном мире относятся к этой вашей акции?
— Реакция была неожиданно хорошая. Большинство знакомых мне епископов и священников отнеслись с одобрением или хотя бы с интересом. В Интернете некоторые «активные миряне», конечно, немного поворчали, |но в официальной церковной прессе — довольно позитивные отклики.

У меня даже возникло опасение, что грядет «атака клонов», что по епархиям начнут «клонировать» такие мероприятия что уже и произошло в Запорожье и Ярославле). Перец все-таки должен оставаться перцем, а не становиться основным блюдом. А рок-концерт был, конечно, этакой перчинкой в нашей церковной жизни. Но мнения Патриарха мы не знали. Проблема в том, что прежде пространство миссионерства и пространство обычной церковной жизни были четко разделены. Впервые три века христианской истории была активная миссия, но не было еще сложившегося образа благочестия; все бурлило в церковной жизни. А затем церковь стала имперской. Миссия не умерла, но она стала вестись вдали от глаз прихожан: вот здесь империя, где все по уставу и все благочинно, а за границей империи и на ее окраинах работают миссионеры. Как они работают с язычниками — империя об этом не знает и лишь аплодирует их успехам. И, значит, миссионеры были довольно свободны в выборе сре дств своей работы.

Сегодня же впервые церковное и миссионерское пространства переплелись. Миссионеру одновременно внимают неверующие и сектанты, язвительно настроенные студенты и испуганные ими православные бабушки. Выходит, что миссионер должен уметь жертвовать своей репутацией в глазах церковных людей ради их неверующих братьев.

Тот концерт в Петербурге был такой жертвой. Но юродство бывает «Христа ради», а бывает «себя ради». Почти год мы ждали ответа на этот вопрос: что же мы такое сотворили на Святках — схулиганили или все же сотворили церковное дело? Лишь речь Патриарха в день Москвы 7 сентября расставила все нужные точки над всеми необходимыми i.

Во-первых, Патриарх сказал, что церковная проповедь может и должна звучать и в концертных залах, и на спортивных площадках. Во-вторых, вручил премию Петербургской Епархии, которая при вручении награды была презентована именно как организатор рок-концерта (во всяком случае, более никаких других дел этой епархии при награждении не упоминалось). Ну а поскольку на том рок-концерте проповедь произносил именно я, то и мое награждение в тот же день тоже оказывается знаком, помогающим понять отношение первоиерарха к этой нашей необычной акции.

— Простите, а о какой награде идет речь?
— Это премия «Обретенное поколение». Она была учреждена Отделом по делам молодежи Русской Православной Церкви и Правительством Москвы «за труды по духовно-нравственному воспитанию и просвещению Молодежи». Знак премии (у которой, к моему сожалению, нет денежной составляющей) — ргатуэтка «Доброго пастыря». Пастырь на своих плечах несет ягненка. Это древний образ христианского пастырства, не нуждающийся в особом толковании. Стоит только заметить, что так выносят ягнят, или раненых, или заболевших, или оказавшихся в опасности. Значит, и сам пастырь для спасения потерянной овцы вошел в зону риска. Вот это и придает особый интерес молодежным и миссионерским общецерковным съездам: на них миссионеры предлагают на суд церковной соборности и церковной иерархии свои опыты проповеди в «зоне риска», вдали от храмов, и ждут — какова же будет реакция. Кстати, голос рок-музыкантов зазвучал уже через несколько минут после речи Патриарха. И в конце церемонии в акустическом варианте выступили рок-группа «Гроссмейстер» и Вячеслав Бутусов (рок-группа «Наутилус-помпилиус»). Как сказано в «Церковном вестнике», «впервые в прихрамовом помещении и в присутствии десятка архиереев звучали песни рок-музыкантов»

— Но не может же быть, чтобы вообще из среды духовенства не раздались критические голоса по поводу столь неслыханной новизны, как православный рок-концерт!
— Только от одного священника (но зато весьма достойного и терпимого: именно в его храм и ходят ребята из «Гроссмейстера»!) я слышал отрицательный отзыв. Он сказал, что «сама по себе ситуация массового, стадного скопления людей, способных впасть в любую агрессию, опасна и греховна. Не возникнет ли тогда для человека соблазн подумать: "Вот и хорошо, вот оно, христианство. Как славно: можно прийти на концерт, послушать пятиминутную проповедь диакона или архимандрита, потом оторваться по полной программе и считать себя нравственно благополучным православным человеком"?. Кроме того, этот критик сказал, что не может себе представить, чтобы в Византии православный проповедник пошел с проповедью в театр, что никогда доселе Церковь не использовала светские сборища для своей проповеди. Более того, он полагает, что вообще в церковной истории никогда не было специальной молодежной политики, подстраивания под вкусы молодежи. И, наконец, он полагает, что молодого священника проповедь на рок-концерте может увлечь, и он станет ходить по рок-тусовкам вместо служения литургии...

По первому вопросу я могу заметить, что подобный риск есть в любой проповеди и в лю6ом церковном действии, обращенном к малоцерковным и нецерковным людям. Разве та же опасность подстерегает тех, кто крестит людей без предварительного многомесячного оглашения? Разве не точно так рискует Священник, венчающий или отпевающий незнакомых ему людей? А священник, пришедший на «презентацию» очередной фирмы или банка, разве не способен породить у своих слушателей — сотрапезников и «спонсоров» — ту же самую иллюзию их духовного благополучия? Но вот как раз на том рок-концерте такой риск был минимален. По той простой причине, что песни Шевчука — это и в самом деле болевые уколы в совесть. Они как раз своей обнаженной болью и срывают маску благополучия и комфорта, понуждают душу к мысли и покаянному раздумью, а последнее — при определенной подсказке — легко может перерасти в покаянную молитву. То же самое касается и гипотетического |риска для священника. Мне, по правде сказать, неизвестны священники, которые ходили на рок-концерты вместо литургии. А вот число священников, забросивших служение ради бизнеса, исчисляется десятками. Начинают с необходимого и доброго дела: с поиска благотворителей. Затем новые знакомые предлагали через счета храма провести какую-нибудь операцию, постепенно священник сам овладевал всеми бизнес-приемами и... снимал с себя сан. Так что знакомство с бизнесменами, по меньшей мере, не менее опасно, нежели знакомство с рокерами. Но что-то не слышно предостережений: «Братья священники, остерегитесь общаться с предпринимателями, иначе вам станет неинтересно служить литургию!»;

   Была ли в истории Церкви проповедь в местах «развлекательных»? — Апостол Павел проповедовал в афинском Ареопаге на собрании языческих философов, а отнюдь не церковных старост. А в Византии «театром» называлось место дискуссий интеллектуалов. Спектакли, представляемые в таком театре — это были заранее подготовленные высокориторические речи или диспуты. И эти речи касались и богословских тем.   А что в истории Церкви не было особой молодежной политики — так, может, об этом плакать надо, а не гордиться? Почему подстраиваться под вкусы и мнения стариков — не зазорно, а вот говорить на языке, интересном молодежи, предосудительно? Я еще застал времена, когда церковн ые иерархи посещали заведомо нецерковные и даже антицерковнье собрания и при этом свои речи там корежили так, чтобы услаждать собравшихся язычников геронтократов. Я имею в виду кремлевские банкеты и приемы по поводу 7 ноября — дня антирусской и антицерковной революции... Я помню, как архиереи и священники кланялись «вечному огню» (уж более антихристианский символ трудно себе представить). И такие уступки освящены историей Церкви. Константинопольский собор 809 года пояснил, что церковные правила могут не соблюдаться в отношении к императору (по толкованию современного историка — это означает, что «непреклонная императорская воля представляет собой форс-мажорное обстоятельство, которое дает право архиерею применить икономию, если речь не идет о покушении на устои веры»).

А вот миссионерское наставление константинопольского патриарха Николая Мистика, датируемое 914-916 годами: «Если ты видишь, они [варвары-язычники] на что-то негодуют, выноси это терпеливо, особенно если оступники принадлежат к высшему слою народа — не к управляемым, а к тем, кому выпало управлять. В отношении же подвластных можно тебе, если придется, прибегать и к более суровым и насильственным мерам, несообразностей же не следует допускать никоим образом. Когда речь идет о тех, кто обладает постоянными возможностями чинить помехи в деле спасения всего народа, необходимо рассчитать, как бы мы, сурово обойдясь с ними, не утратили их, в конец разъярив и полностью восстановив против себя и верхи, и низы. У тебя перед глазами множество примеров человеческого поведения: ведь и врач частенько отступает перед тяжестью заболевания, и кормщик не пытается сверх возможного вести свой корабль против течения, и тот, кому вверено командование, зачастую даже против желания подчиняется напору войска. Знаешь ты и то, как обстоят дела у нас: как учитель, вынужденный снести непослушание учеников, чтобы не подвергаться их глупым и нелепым выходкам, пощадит бесстыдство непослушных учеников и поддастся им на время, только бы они все-таки слушали урок».

   Последняя фраза исключительна: обычно у нас готовы на весьма растяжимую «икономию», на многие и многие уступки и компромиссы, только когда речь идет о светской власти, но и слышать не хотят об уступках нашим собственным детям!

   А сколько уступок делалось и делается нашей Церковью бабкам и их суевериям! Но сделать шаг навстречу детям отчего-то считается недопустимым!

   Это отражение уже многовековой коллизии нашей церковной истории: как относиться к варварам — как к врагам или как к среде миссии и заботы? В византийской «Повести о заключенном бесе» рассказывается, что однажды  Савва Лбнгин, поймав черта, заставил его рассказать, какими способами он отнимает у монахов шансы на спасение души. Среди прочих козней значится и миссионерство: «Это я отправляю монахов в страну варваров под предлогом учительства». Н о Иоанн Златоуст властью обратился к монаху-отшельнику: «Покинь свои горы и оставь там свою бесплодную склонность, которая не может послужить ни людям, ни Богу. Возьми посох и отправься на низвержение идолов в Финикии».

    Тут я на стороне святого Златоуста — «закваска тогда только заквашивает тесто, когда бывает в соприкосновении с мукой и не только прикасается, но и смешивается с ней». При этом, однако, «апостолы остаются единственными миссионерами, известными святоотеческой литературе. Отцы Церкви нигде не упоминают о конкретных героях, своих современниках, которые отправились бы проповедовать варварам». (Иванов С.Л. «Византийское миссионерство», С. 71). Даже имя просветительницы Грузии — святой Нины — было неизвестно византийским церковным историкам. (Там же, С. 33) ...Еще более поражает то, что самые важные успехи в продвижении христианства за пределами империи оставались вне упоминаний греческих церковных писателей. Таким «молчанием века» окружены крещение Эфиопии (VI век), миссия Кирилла и Мефодия в Моравии, крещение Руси (X век)